Мгновение четырнадцатое. Синдром Пыталово

                …ИЗ ЖИЗНИ ЛАБУХА…

                 …Мы едем, едем, едем! Кроме восторга, известие о концертной поездке на комсомольскую стройку в город Пыталово российской Федерации, ничего другого в душе студента-музыканта возникнуть не может.

В популярности студенческому ВИА отказать сложно. За плечами всесоюзные и республиканские конкурсы, творческий показ и диплом первой степени на ВДНХ, «Алло, мы ищем таланты» и много всякого разного…

Поездка на комсомольскую стройку, пусть даже за четыреста километров, а не в Woodstock, дело чрезвычайно интересное и неожиданное в своей непредсказуемости.

«Комсомол и Партия едины!» - именно так говаривали во времена могучего и неделимого. Для нас, музыкантов, а потом уже студентов, это было яснее ясного.

Все партийно-номенклатурные тусовки проходили при непосредственном участии ВИА.

Регламент мероприятий не отличался разнообразием: – Торжественная часть, концерт, банкет. Банкет подразумевал участие «укороченного состава» с той и другой стороны. Количество партийцев сокращалось до членов президиума и привилегированных слоёв электората, количество артистов задействованных в концерте – до ритм группы в составе четыре-пять человек.

«Танцы-шманцы мы не понимаем, будет выпивка, мы себя покажем!» - Приблизительно под таким девизом проходили банкеты. Несколько дежурных тостов за партию и комсомол, а дальше…, понеслась кривая в щавель.

Море водки, полураздетые девки-комсомолки и, всенепременные пляски на столе в свете цветомузыки.

Студенческий ВИА – отдельная тема. Партия и комсомол всегда отличались жлобскими взглядами, поэтому наш студенческий коллектив подходил как нельзя лучше. «Преимущества», для жлобов, на лицо:

- Башлять не надо, халява, а она и в Африке халява.

- Студенты трепаться не станут, а если чего – пропесочим, степуху снимем.

- Кадры проверенные (КВНщиков и всякий сброд не брали. Пять человек – максимум, личные дела проштудированы)

- Мотивация традиционная – выпивка, закуска, по учёбе прикроют, если нужно.

Такие мероприятия проходили в один день, максимум два выходных.

Гастрольная поездка, аж на неделю… С выступлениями, гостиницей, поклонницами и всем сопутствующим.

Красота, романтика – чего ещё нужно молодым и энергичным!

Выезд назначен на восемь. Сбор в шесть.

Декабрьское утро, мороз под двадцать пять. Снег возбуждающе хрустит. Главное не останавливаться на остановках. Движение и только движение.

Возле клуба знакомый КАВЗик, с надписью «Агитмашина» на борту. Мы её любовно прозвали: - «АИДмашина» с намёком на то, что инвалидов пятой графы имелось в достаточном количестве, остальные так, приблудившиеся белорусы и хохлы.

Главное – упаковать и увязать аппараты. Пусть дорога и не слишком дальняя, но для КАВЗ – это подвиг!

Наконец загрузили. Лёгкий перекур в ожидании ответственных лиц.

Наши непосредственные руководители – муз. руководитель и директор клуба всегда трудились с нами.

Ответственные люди – это представители того самого, жлобского комсомола, любители покувыркаться и попить за чужой счёт.

Вот и они. «Пат и Паташон». Дуэт далеко не датский, но визуально сопоставимый. Долговязый «рыжик» - Пат, в такой же рыжей ондатровой шапке, коричневой дублёнке с надставленными рукавами, шагающий агрономской поступью и, семенящий рядом красномордый толстенький коротыш - Паташон, в таком же прикиде, только рукава дублёнки в гармошку - на вырост шенелка!

Судя по сурьёзности морды-лица, «рыжик-Пат» был за главного. При ближайшем рассмотрении, лицо красноглазого «рыжика» было не таким старым и суровым. Скорее всего, похмельный синдром давал о себе знать.

Красная рожа коротышки-Паташона подтверждала наши догадки.

Не дожидаясь начала инструктажа, Шурик с другом Витьком – гитаристом «забились», на то, кто первым из «ответственных лиц» сломается на банкете. Шурик поставил на коротышку-Паташона, Витёк – на рыжика-Пата.

Многочисленные наблюдения подсказывали: - длинные пьют больше и закусывают «курятиной» (сигаретами), «ломаются» долго, маленькие и толстые не смотря на тучность пьют меньше, закусывают, как удавы, но заполнение «ёмкости» проходит быстро и жизнерадостно…

«Пат» рассказывал какую-то галиматью о важности визита и об ответственности, ложившейся на наши плечи – собака лает, ветер носит – одним словом.

В мыслях, все были уже на сцене, в полном зале…

 Наконец команда:

-  По местам!

Устраиваемся сзади, на галёрке – традиционное место ритм группы.

В середине – вокалисты, ведущие и прочие.

Вперёд смотрящие – Пат и Паташон, директор клуба – Моисеич, руководитель – Миша. Погнали.

С обогревом салона КАВЗика – лажа. Печка светит, но не греет. Килокалорий, выделяемых этим прибором, хватает на передние два ряда сидений. Галёрка – сама разогреется.

Бедой это назвать нельзя, но первые полчаса довольно зябкие. Вскоре окошки нашей кибитки «поплыли».  Пора переходить к чаю.

Посыл исходит от вперёд смотрящих. Запах кофе (индийский, растворимый в банках, из буфета горисполкома) ни с чем не перепутаешь. К нему подмешивается аромат городской булочки с докторской колбаской – это, как память сердца.

На нашем импровизированном столике – дипломат, давно потерявший форму, застелен газетой «Советская Белоруссия» (издавался в то время меньшевистский листок с таким названием. По правде говоря, прогрессивная газетёнка 70-80-х годов.)

На «скатёрке» моментально появляются: - хлеб, сало, лук, банка «Кильки» в томатном соусе. Витёк, заговорчески взглянув вперёд, извлекает бутылку «Коленвала» (Водка, стоимостью три рубля шестьдесят две копейки.) Тромбонист Володя из славного города Хер-сон, хукает в гранёный стакан, наверняка позаимствованный из столовой, в довесок достаёт алюминиевую вилку, того же происхождения. Предусмотрительный трубач Володя, с западной Беларуси, достаёт открывашку. Всё готово.

Проблема! Кто-нибудь пробовал, разливать водку навесу сидя на заднем сиденье автобуса?

Правильно – трудная задача. Чтобы разлить, следует прижать горлышко бутылки к стакану…, но тогда предательский лязг выдаёт с потрохами.

Барабанщик Толик (он же Тулеген Акжолтаевич по паспорту) стягивает с шеи шарф, делая прокладку под горлышко. Замечательная рацуха, никаких побочных звуков!

Процесс происходит без слов. Молча закусываем. Жить веселее! Захрустели молнии курток.

Стало тепло. Мороз только там, за бортом.

За непринуждённой беседой, игрой в карты не замечаем, как въехали на территорию РСФСэРа. Полдень. Автобус притормаживает на стоянке. Двери с надписью: - «Столовая».

Шеф объявляет привал:

- Стоянка – час. В город не ходить, покушаем и в путь!

Собственно, никто и не собирался. Взятое с собой закончилось. Добавка всегда найдётся в пункте общепита.

Работники столовой сияют улыбками. Не часто заезжают такие группы.

Зал заполняется музыкой кастрюльных крышек под аккомпанемент высыпаемых на поднос вилок. Всё сдобрено запахом пюре и гуляша – стандартное меню.

Руководство за первым столом. Мы за последним.

Как по команде, из-за первого стола встаёт Моисеич, из-за последнего Шурик – басист. Моисеич отправляется в недра кухни, Шурик в сторону кассира.

Небольшие переговоры. Вскоре на первом и на последних столах появляются чайники и кружки. Кто-то подумает:

- Зачем чай перед едой?

- Правильно, незачем!

В чайниках всё та же водка!

Все прекрасно понимают. Руководство в автобусе пило кофе, почему-то все из одного термоса…

Безусловно верно: - В этом термосе был коньяк, замазанный кофеем.

Пришло время поправиться.

Пить водку из толстостенных керамических кружек, причём тёплую – не самое большое удовольствие, но такова жизнь артиста.

От добродушия персонала, вкусного обеда – жизнь становится прекраснее. Лица участвующих в чайной церемонии заметно пунцовеют. Приблудные – вокалисты, танцоры, ведущие ничего не понимают, как всегда, отчего всем тепло, а им холодно?

Спасибо этому дому, пойдём к другому! Дорога продолжается. Водила – Санёк торжественно заверяет:

- Часам к семи будем в Пыталово.

Впрочем, нам всё равно, когда, где и как. Главное – весело.

Друшлевич (сон в музыкальном слэнге) подкрался незаметно. Моисеич и коротышка-Паташон, уронили головы на грудь. Только рыжик-Пат, как Финист ясный сокол, продолжал бдение, стойкий, собака.

Задремали и весельчаки музыканты.

За окном темно. Проснулись оттого, что машина затормозила.

- Всё. Мы на месте. Руководство поднялось. Рыжик-Пат, достал папку – верительные грамоты здешним комсомольцам. Дружно вышли, наказав всем оставаться на своих местах. На часах семнадцать тридцать.

В темноте появилась вереница людей выстроенных по ранжиру. Впереди скрюченный Пат, замыкает шеренгу катящийся Паташон.

- Дураков, по росту строят… - шутят с галёрки.

- Концерт ровно в девятнадцать тридцать – Объявляет строго красномордый Паташон. Голос у него оказался, как на жопе волос - тонкий  и нечистый.

Противный  драматический фальцет, одним словом.

Нам не привыкать. В девятнадцать тридцать, значит так надо. Ждём несколько минут. Появляется какая-то баба в сопровождении очкарика – местные активисты.

- Здрасьте, как настроение? – Дежурная комсомольская выходка.

Так и подмывает ответить: - хуёва!

Молчим.

Удовлетворённая ответом продолжает:

- Клуб здесь недалеко. Пётр Иванович, взгляд падает на очкарика, уже обзвонил объекты. Народ будет. Зал соберём!

Ну, хоть так и ладно.

Через пятнадцать минут подъезжаем к «площадке». В душе возникают тяжёлые предчувствия.

Утонувшее в сугробах и темноте здание, напоминает барак Освенцима.

Едва приметная тропинка ведёт к двери закрытой на амбарную штабу. Вокруг ни души, «…только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают…»

Очкарик, роется в глубоких карманах пальто с каракулевым воротником (униформа номенклатуры районного масштаба). Наконец вытаскивает ключ и открывает двери настежь. Исчезает внутри. За дверями вспыхивает яркий свет. У входа - лампочка Ильича, ватт эдак, на сорок, накрытая конусным металлическим абажуром. Всё, как в военном фильме.

Твою мать! Не видала ты подарка!

Зал. Стены и стулья покрыты инеем. Сцена, как в избе читальне – без занавеса и кулис. По углам клуба стоят печки-бураки, две такие же на сцене. С потолка свисают лампы без абажуров, ватт по пятьсот каждая, в глазах рябит. Стулья сталинских времён со спинками, сбитые палками по десять штук. Вместимость зала – человек на триста.

Заметив наше недоумение, тумбочка-комсомолка, бальзаковского возраста задорно смеясь подметила:

- Не волнуйтесь, люди набьются, до трусов разденетесь! – Лицо квадратногнездовой светилось не здоровым светом. Очкастый Пётр Иванович оценил шутку. Улыбка Гуимплена постоянно присутствовала на его, не истощённом умственными уражнениями, лице.

Руководство нашей делегации, как по команде, отвело взгляды, разглядывая причудливые узоры инея на стенах. Наконец рыжик-Пат подытожил:

- Ничего, хлопцы, бывало и хуже. Нам не привыкать…

- Прицепилось говно к пароходу и кричит: - Мы плывём! – Процедил сквозь зубы Витёк.

Зачесались руки. Захотелось оглушить чем-нибудь тяжёлым этого припиздка.

- После концерта банкет! В нашем ресторане! – Подсластила пилюлю комсомолка.

Делать нечего. Где наша не пропадала!

Аппараты распаковали быстро. Действия отлажены. Два местных мужика притащили большие охапки дров, пытаясь растопить печки.

В зале запахло сырыми дровами и дымом. Растопили. Не раздеваясь надели гитары. Руки зябнут. Зусман - Холодно. (муз. Жаргон)

Настраивать гитары бесполезно. Перепад температур. Поплывут.

- Готовьте костюмы! – Моисеич сказал громко, но в глаза не посмотрел. Стыдно.

Ответственные лица, падлы, пристроились возле печурок.

- А что? В принципе не очень холодно, согреемся… - Лицо этой гадины-Паташона расплылось в омерзительной улыбке.

Скрипнули входные двери. Из тучи пара появились люди – человек десять. Зрители.

Они были непонятного возраста, в телогрейках и ушанках.

То-ли, мужчины, то-ли женщины. Некоторые с бычками в зубах.

- Не курить! Здесь артисты. – Проблеял очкарик. Мужики не хотя бросили окурки возле печки.

Пришлось развернуть шкаф, стоящий на сцене. Для чего он тут находился – вопрос к знатокам. Получилась импровизированная гримёрка.

Витёк, злобно окинув взглядом зал произнёс:

- Так дело не пойдёт… - Юркнул за шкаф. Из чехла от гитары вытащил фигуру водки.

- НЗ. Взял, на всякий пожарный.

Пацаны обрадовались. Сейчас именно тот момент, чтобы воспользоваться НЗ.

Раскатав бутылочку, зал показался уже не таким неуютным. Прибавляющиеся с каждой минутой одинаковые на вид зрители светились радостными улыбками. Потеплело.

Все артисты, каким-то непостижимым образом, разместились в тени шкафа, вдоль стены.

Шурик выглянул в зал.

- Битком! Даже стоят…

Ведущая, симпатичная девчонка с параллельного курса, вышла в центр сцены и звонко объявила:

- Здравствуйте! Вас приветствует…и т.д. и т.п.

Первой появилась ритм группа. Дальше как в сказочном шоу, из-за шкафа высыпалась вся команда.

Ответственные лица и встречающая сторона, с гордыми лицами, выстроились у противоположной стены, всем своим видом, как бы докладывая:

- Вот, мои!

Концерт вошёл в своё привычное русло. Зрители встречали тепло. После каждого номера зал одобрительно гудел. Стоящие возле стен пританцовывали.

В это время, за шкафом, вокалисты и ведущая «душили» бутылку коньяку. Сообразив, отчего ритм группа весёлая, решили последовать примеру и достали свой НЗ.

Ближе к кульминации концерта, по программе должна прозвучать инструменталка Carlos Santana – Europa. В годы развитого социализма, подобные произведения категорически запрещались в выступлениях. При утверждении программы приходилось всеми правдами и неправдами переименовывать произведения и авторов. Крамола! Дело гастрольное, вот мы и просунули пару - тройку номеров.

Ведущая разрумянившись лицом выплыла из-за шкафа.

Только сейчас замечаем. Её шифоновая кофточка одета поверх тёплого свитера – нормально!

Читает какой-то стих. Про войну. Народ затаился. Поклонившись, объявляет:

- Композитор Карлос – пауза – Соната.

Отвернувшись к заднику, начинаем ржать. Какой уж тут Santana…

               Вот и финиш – «Бывайте здоровы». Комсомольцы-строители не хотят отпускать. Смирившись с тем, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается, поднимаются со стульев, толпятся у выхода. Из клуба, как из бани, валит пар. Тумбочка-ответственная оказалась права – будет жарко.

Собираем аппарат, заносим в автобус. Все изрядно проголодались. Пора бы и чево-с…

Наше руководство, незаметно растворилась в трудовых массах.

К концу загрузки появляются. Морды красные, довольные. Паташон трещит, как в рупор, нарезая круги вокруг Пата-рыжика. Тумбочка в расстёгнутом пальто напоминает обозную девку, очкарик подобострастно пялится на неё.

Вопрос понятен – цапнули по стакану!

Останавливаются возле автобуса, что-то бурно обсуждая.

Понимаем: - дальнейший план действий. Отправляют Моисеича, озвучить.

- Ребята. Сейчас организованно едем в кафе. Дружеский ужин принимающей стороны.

- По сто грамм нальют? Захолодали… - Марик-тромбонист потирает руки.

- Так, смотрите мне там, аккуратно! – Моисеич бросает реплику в глубину автобуса, не поняв откуда вопрос.

Всё в порядке. Едем. По петляв по засугробленному городку останавливаемся.

Кафе «Спутник» - ну, как же ещё может называться булдырь?

Назвать эту забегаловку кафе, язык поворачивается с трудом. Рабочая столовая с буфетом.

Гардероб – самообслуживание. Раздевшись понимаем – погорячились.

В зале чуть теплее, чем в клубе. Запах подгоревшего шницеля усугубляется ароматами «чернил» - плодово-ягодных напитков.

Делать нечего, садимся к длинному столу, накрытому на всю длину справой стороны. С левой – отдельные столы на четверых – предназначенные для «сторонних посетителей».

Комсомолка-тумбочка во главе стола. Очкарик по правую руку. Ответственные лица с нашей стороны - по левую.

Середина стола заставлена исключительно водкой. Такое впечатление, что именно её мы и должны кушать.

Прикинули – по пол литра на лицо, не меньше. Из закуски – то, что по утрам любят голуби, а они любят мелко насеченное…

Тумбочка встаёт, обтягивая вязанную кофточку.

За пазуха полна грудей. На шее вязанный шарф омерзительного поносно-жёлтого цвета и такая же шапочка, в тон.

- Дорогие ребята! – именно так начинаются комсомольские маёвки – От имени и по поручению… - дальше не слушаем. Засекаем время. Все тосты длятся не менее трёх минут – регламент. Через три минуты всё ещё говорит – сказался стакан выпитый накануне с ответственными. Прислушиваемся.

- …Наши строители освоили в этом году… - всё, можно не слушать это ещё на пять минут.

Отклонившись за фигуры впереди сидящих, делаем по сто грамм – нормально, теперь можно потерпеть эту бредятину.

Ответственные внимательно слушают, по крайней мере, делают вид, думая, как с удовольствием пристрелили бы эту гадину…

- За комсомол! – Тумбочка поднимает и опрокидывает солидную рюмаху.

С удовольствием поднимаем по второй.

Пробуем салат, якобы мясной. Ингредиенты похожи, только без колбасы. Конечно, в другом месте и в другое время к этому корму, никто не притронулся бы, но на безрыбье…

- Минутку внимания! – Вещает с места Моисеич.

Встаёт рыжик Пат. Ответный тост.

Сообразил – время тянуть нельзя, дальше начнутся проблемы с речью.

Речь рыжика не отличается эпитетами. Всё строго, по комсомольскому – за мир, за дружбу, за жвачку! Поддерживаем.

Тумбочке ударила кровь в лицо – сидит как факел. Очкарик наоборот – бледен как Фауст. Линзы очков зловеще блестят. Губы жирные, как и волос. Похотливо облизывается, предвкушая бурную ночь с толстухой.

Дальнейшее застолье, нововведениями не изобилует – наливай и пей…

Руководство размахивает руками, что-то бурно обсуждая и громко хохоча. Паташон, дружески обнимает Пата за плечо, шепчет что-то на ухо.

Очкарик делает тоже самое, только в ухо тумбочки…

В зале звучит музыка. Буфетчица завела магнитофон. Антонов – излюбленный репертуар всех кафе и ресторанов. Выходим освежиться…

Меж тем, зал гадюшника помаленьку заполняется. Посетители – суровые комсомольцы в телагах и шапках ушанках, сидящие за столиками по двое, трое.  К предыдущим запахам добавляются новые ароматы мокрых валенок и, особый запах стройки, описать который не возможно. Это нужно ощутить!

Подходит местный комсомолец строитель. В руках папироса.

- Здорова, музыканты. Был на концерте. Молодцы, хорошо забацали! – улыбается беззубым ртом. Определить возраст трудно. От двадцати до сорока, как-то так. Протягивает руку, для благодарности. Сначала показалось, что руки грязные. Ан, нет! Ладони белые. Тыльная сторона в наколках, блестят только ногти.

Становится интересно. Заводим беседу.

Комсомольская стройка оказалась вовсе не комсомольской, а как раз наоборот. В эту дыру загнали ЗэК-ов и «химиков». Нашему новому корифану, Толяну, осталось до воли два года, вот и подписался, обещали скостить.

- Где живёте? – Интересуется Шурик.

- Живём нормально, в вагончиках… Правда не отапливаемых, но ничего – перед сном бутылка водки с горла и спать, до утра хватает!

Можно было предположить всякое, но такое???

Возвращаемся к столу. Веселье в разгаре. Принесли горячее: - маленький огарок, котлетка и много много пюре, сбоку притаился раздавленный солёный огурец, пахнущий помоями и солью. Смотрим на действия смотрящих.

Тумбочка смачно жрёт, с полным ртом поясняя что-то.

Наконец, толстуха встаёт.

- Ну, как ребятки, подкрепились? – Безобразная улыбка оптимизма не добавляет

– Пора и отдохнуть с дороги… можете прихватить, что-то с собой. Уплачено!

– Надо ж, какая сука! На столе, кроме водки и минералки с хлебом – ничего!

С паршивой овцы, хоть шерсти клок. Забираем.

...Автобус остановился возле тёмного двухэтажного барака. Впечатление, что строение существовало ещё при царе…

Очкарик бежит впереди, как верный пёс, по узенькой тропинке, петляющей между сугробов. Идём вереницей за ним.

Долго ковыряется в замке. Холодно. Зажигает скомканную газету, предусмотрительно взятую с собой. Отогревает замок. Внутри, что-то хрустнуло…

- Барак не обитаем!

Наконец впереди зажегся свет, сначала у входа, потом на втором этаже. Внутри белые обои – иней. Крепкая рубленая деревянная лестница ведёт наверх.

Наверху всего одна комната, конца которой не видно. Застланные серыми одеялами кровати в четыре ряда.

- Бывшая казарма! – Громко икнув, тявкнула толстая гадина, продолжив:

- В этом году тут никто не жил, зато в прошлом селили здесь драмтеатр. К нам приезжал! Взгляд гадюки издевательский. Хочется дать по морде.

- Ничего, вы парни горячие, молодые, если будет прохладно, у нас тут «буряк» и дровишки имеются… протопите.

По углам замечаем два бурака. Рядом сложено несколько охапок дров.

- Спички найдутся? У комсомольцев всё под рукой! – Тумбочка резко разворачивается и, нам показалось, в добавок к икоте ещё и пердит!

- Пошли, Пётр Иванович, не будем мешать ребятам. Не проспите. Завтра в десять мы заедем за вами… - Очкарик-фауст, покорно семенит сзади за пердуньей. Привык.

Пат и Паташон, несмотря на выпитое, смотрят друг на друга. Моисеич ржёт. Старому еврею было всё понятно с самого начала. Не проведёшь!

Водка пригодилась. Достали сухой паёк – сало, лук, хлеб. Развернув кровати поперёк рядов, соорудили стол. Шеф принёс палку колбасы, откуда-то взялись консервы. Стол получился импровизированно-изысканный в сравнении с кафе «Спутник».

Растопили две печки. Пламя, запах дров, тепло огня – почти романтика…

…Шурик выиграл.

Паташон мирно хрюкал на плече Пата, не замечавшего своего ординарца.

Обследовав помещение оказалось, что рядом была ещё одна комната поменьше. В ней уже орудовал шеф – Моисеич, готовясь ко сну. Заплетающимся языком, из последних сил,  произнёс:

- Ребята, спать. Подъём в девять, как штык! – и обрушился в кровать, лицом вниз в кучу одеял, собранных с кроватей…

…Шурик проснулся оттого, что замёрз. Картина представшая взгляду, напоминало блокаду Ленинграда.

Кровати сдвинуты. На них, в основном по двое, спят одетые артисты, укрывшись горой одеял.

«Лишь один не спит…» - это рыжик Пат. Сидит на стуле, напротив бутылка водки и пустая банка, из под кильки, полная бычков.

Рядом, уткнувшись рылом в подушку, с неестественно выкрученными руками и отставленной жопой, хрюкает Паташон.

- Санёк, пить будешь? – В этот момент Пат напоминает призрака Оперы.

- Буду. – Шурик подходит.

- Давай, сегодня выпьем… - красные веки Пата поднимаются, как у Вия – Ну, а завтра я тебя… - костлявый кулак сжимается, во второй руке стакан. Рыжий опрокидывает его внутрь и падает поверх Паташона, как герой, прикрыв своим телом, тело товарища. Coda.

Шурик, выдохнув, выпивает. Налив ещё сотку подходит к спящему Витьку, скрученному как домик улитки.

- Витёк, погрейся дружбан, бо, околеешь.

Из под одеял высовывается рука, забирает стакан под одеяла. Через минуту назад возвращается пустой прибор. Пальцы руки судорожно сгибаются и разгибаются…

- Ясно! – Шурик суёт в руку горбушку хлеба… Витёк затих.

                Утро радостным не кажется. Будит голос Миши-руководителя:

- Чувачки, подъём!

Оно конечно, ему хорошо, он еврей, он пил мало…

Витёк, что-то бурчит под одеялом. Текст может угадать любой.

С улицы вбегает, раздетый до пояса Паташон. С паскудно розовым, безволосым телом, пискляво декламирует:

- «Глыпый пИнгвин, робко прячет, тело жирное в утёсах!» Ребята подъём, умываться снегом. Отлично!

- Щас, я ему пиздану! – Взлохмаченный Витёк напоминает сумасшедшего. Успокаиваем.

Следом с улицы появляется закутанный в шарф Пат. Молча проходит в комнату руководства, прикрывая за собой дверь.

- Небось уже порыгал, сука, пошёл добавляться… - Тромбонист Марик, оказывается прав. Не прошло и пяти минут. Красноглазый вернулся, осевшим, но твёрдым голосом объявив:

- Через пол часа все внизу. Выезжаем. Снова скрылся за дверями.

Умывшись снегом. Опохмелившись пивом, неизвестно каким образом, раздобытым предусмотрительным Володей, спускаемся к автобусу.

Красномордая бригада ответственных уже внизу.

Оттраханая очкариком, но всё такая же омерзительная тумбочка, размахивает ручонками и громко хохочет, стерва! Весело ей, понимаешь…

- Сейчас на завтрак и в путь! – Моисеич строго буркнул. Стараясь не дышать в нашу сторону.

- А, на завтраке нальют? – Марик не выдержал накала страстей.

Шеф орлиным, испепеляющим взглядом процедил:

- Приедем домой, я тебе так налью… - Мало не покажется! Культура, ёб твою мать…

Ещё-бы! Мы и оказались бессовестными…

Молча грузимся в наш «Дрынолёт» и спешим дальше, за приключениями.

Впереди ещё целая неделя гастролей…

Октябрь 2015