looking at art

...Ну я же пошутил… Снимать Михаила Жванецкого на сцене можно только первые пять минут. Чувствовалось, что и сам он, выходя к публике, немного скован и напряжен. Нервно открывал свой знаменитый портфель, доставал из него рукописные листы, раскладывал их на столе… И первые слова после встречных аплодисментов писатель сказал даже как-то с грустью: «Вот я и приехал в такую родную враждебную страну… Но меня не надо бояться - я давно отключил радио и телевидение, поэтому добр и весел… После почти двухчасового концерта зал аплодировал стоя, зрители несли цветы и поздравляли Жванецкого с прошедшим недавно 80-летием. И как обычно народ обсуждал самые яркие цитаты из выступления». …некоторые из них: - То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится.  При диктатуре все боятся вопросов, при демократии - ответов. При диктатуре больше балета и анекдотов, при демократии - поездок и ограблений. При диктатуре могут прибить сверху, при демократии - снизу, при порядке - со всех сторон. - Есть три пути развития: стоять на месте, лежать на месте и наш - лежать на правильном пути. - Самая страшная месть - это прощение. - Твой ребенок - первый человек, который от тебя полностью зависит, а ты не сможешь им руководить. - Есть свидетельство о рождении. Есть свидетельство о смерти. А где свидетельство о жизни? - Если на одну чашу весов положить случайные связи, а на другую - хороший коньяк, я бы выбрал… Постой, а зачем их класть на разные чаши? - Я был здоровым и думал: умру, когда захочу. А теперь понял: меня могут и не спросить. - Пьеса закончилась на час раньше спектакля. - Отец говорил мне: не спеши - и все сбудется. Все сбылось - я уже не спешу. - Это аптека? А против детей постарше у вас есть что-нибудь? - У тебя диабет, тебе нельзя сладкого - оставь эту женщину! - Когда уходит любимый человек, говорят: «Время лечит». Но когда оно вылечит - уйдет и время. - За что я вас люблю, киевские зрители, так это за полное взаимопонимание, потому что ничего страшнее нет того, когда муж ходит за женой и умоляюще говорит: - Ну я же пошутил… *** ...О жопе можно сколько хошь...                  Настоящая его фамилия по отцу - Зильбельтруд. Мать – Наталья Иосифовна Быкова, учительница русского языка и литературы в школе No.1214. Сам Дмитрий высказался об этом вполне определенно: Тут немного покопались в моем белье. Мне хотелось бы ответить насчет моей еврейской фамилии. При моей внешности фамилию можно взять хоть Петров. Фамилия моего отца была Зильбельтруд, я этого не скрываю, писал об этом довольно много. Мой отец с семьей не жил, и я ношу фамилию матери, потому что я горжусь моей матерью, которая вырастила меня одна.           Дмитрий Быков - лауреат нескольких престижных литературных премий, в частности, в 2004 году он получил международную литературную премию имени братьев Стругацких за роман Орфография, в 2006 году – аж три премии: снова - премию Стругацких за роман Эвакуатор, премию Национальный Бестселлер за книгу Борис Пастернак и за неё же – первую национальную премию Большая Книга.           Мне всегда нравилось, когда меня называли "журналюга," - говорит Быков. - Журналюга - это тот, кого ненавидят, а настоящий журналист должен вызывать ненависть и раздражение. Если после публикаций или передач остается благостное впечатление, это плохой журналист - он "не цепляет аудиторию."           Быков старательно следует своему правилу: его поездка в Израиль на Международную книжную ярмарку обернулась большим скандалом. Во время первого же своего выступления на Святой земле Быков высказал мнение, что идея национального государства себя исчерпала, а Израиль - "историческая ошибка." И добавил: "Задача соли плавать в общем супе, а не собираться в одной солонке."           Эта тема причудливо продолжилась в интервью штатного "журналюги" Быкова с израильским поэтом Игорем Губерманом. Это интервью, опубликованное в Собеседнике в феврале этого года, не свободно от некоторых "излишеств русского языка," но, как говорится, из песни cлова не выкинешь...           На вопрос Быкова, как живется поэту, Игорь признался: - Мне хорошо в Израиле. Хотя здесь очень много дураков. Как еврейский мудрец несравненно мудр, так и еврейский дурак несравненно, титанически глуп, и каждый убежден в своем праве учить весь мир. Что поделаешь, страна крайностей. - Нет у вас ощущения, что она обречена? - спросил Дмитрий. - О том, что она обречена, говорят с момента ее возникновения, это уже добрая примета. Если перестанут говорить, что мы обречены, - это будет повод насторожиться. Но Быков ответом Губермана явно не удовлетворился и вновь спросил поэта о том, о чем открыто говорил в Израиле: - Но нет у вас ощущения, что назначение еврея - все-таки быть солью в супе, а не собираться в отдельной солонке, вдобавок спорной в территориальном смысле? И здесь Игорь Миронович Губерман "оторвался":  - Я слышал эту вашу теорию, и это, по-моему, херня, простите меня, старика. Вы говорите много херни, как и положено талантливому человеку. Наверное, вам это зачем-то нужно - может, вы так расширяете границы общественного терпения, приучаете людей к толерантности, всё может быть. Я вам за талант все прощаю. Но не задумывались ли вы, если серьезно, - что у евреев сегодня другое предназначение? Что они - форпост цивилизации на Востоке? Что кроме них, с их жестковыйностью и самоуверенностью, и долгим опытом противостояния всем на свете, - кроме этого никто не справился бы? Ведь если не будет этого крошечного израильского форпоста - и весь этот участок земли достанется такому опасному мракобесию, такой агрессии, такой непримиримой злобе, что равновесие-то, пожалуй, и затрещит. Вот как выглядит сегодня миссия Израиля, и он, по-моему, с ней справляется. Да и не собралась вся соль  в одной солонке, она по-прежнему растворена в мире. Просто сюда, в самое опасное место, брошена очень большая щепоть. Евреи, живущие здесь, - особенные. От прочих сильно отличаются. Ну, и относитесь к ним, как к отряду пограничников, к заставе. Характер от войны сильно портится, да. Он хуже, чем у остальных евреев. Раздражительнее. Ну, так ведь и жизнь на границе довольно нервная. Зато остальным можно чувствовать себя спокойно. Со словами мудрого израильского поэта. И поскольку, рассказывая о Дмитрии Быкове, мы вспомнили о еврейской мудрости, то завершим этот рассказ старой хасидской притчей. Проезжая как-то по городу со своим учеником, седобородый ребе сказал ему: -Уволь своего кучера! - Почему же, ребе? Он исправно выполняет свою работу! - Мы только что проехали мимо церкви, но кучер даже не подумал перекреститься. Если он не уважает свою веру, как же он может уважать тебя и меня - людей другой веры? - ответил ребе своему ученику.     Ненормативное Дмитрий БЫКОВ. Перед Россией встал вопрос - Eго давно в расчет не брали: Губенко в Мосгордуму внес Закон о нецензурной брани. Вот аргумент его простой, Филологического толка: Писал же некогда Толстой И «Жопа!», и «Просрали волка!»... Иного эти споры злят: Он в них не чует аромата. В столице есть на первый взгляд Проблемы много круче мата, Однако, тридцать восемь лет Прожив, не будь я Быков Дима, Скажу: важней проблемы нет. Все прочее неразрешимо. Стране давно пора понять, Как женщине при пьющем муже: Здесь ничего нельзя менять. Уже меняли, вышло хуже. Больного незачем лечить - Ему полезней отлежаться. Чтоб нашу участь облегчить, Мы можем только выражаться. Давайте обозначим грань - Здесь край работы непочатый! - Что отделяет просто брань От брани грубо-непечатной. С утра гадают и шумят В правительстве Москвы престольной: Как разделить российский мат На непристойный и пристойный? Законы левою ногой Писать нельзя. Терпи, бумага: Бывает, скажем, мат благой. Но если так, то в чем же благо? Чтоб думцам не сойти с ума От столь изысканных материй, Листая словарей тома, Я предлагаю им критерий. Тонка языковая ткань. Язык есть зеркало морали. «Просрали», в сущности, не брань. А в чем вопрос? Мы все просрали... Как птица гордая со скал, Народ наш в крайности бросался. Сам Ходорковский написал: «Просрали все». И подписался. Еще во времена отцов Тут от всего лечила клизма: Ведь все просрать, в конце концов, Есть очищенье организма! Просрали гордые мечты О том, чтоб встать на путь Европы... Теперь мы девственно чисты - От головы до самой... Да, жопа! Термин непростой. Ее, по широте натуры, Подчас упоминал Толстой, А нынче - экс-министр культуры... Готов долдонить до зари В журнале и по интернету: Верните жопу в словари! Ведь жопа есть, а слова нету! Она ромашки нам родней, Родней петрушки и укропа, Она же - символ наших дней. Куда ни кинь, повсюду жопа! Везде она, куда ни глянь. Газеты свежие листая, Могу сказать: она не брань, А констатация простая. А я бы разрешил и мат: Пускай орут пенсионеры - Язык обычный скудноват Для описанья новой эры. Вот, например, для ЖКХ, Что всюду расставляет сети, - Есть много слов на букву «х», Их нынче знают даже дети. В упрек инфляции-Яге, Что бьет Отечество по нервам, Есть много слов на букву «г» (Греф ни при чем -- расслабьтесь, Герман). Улыбку вызвать на лице Легко одним нехитрым словом, Все охватить собой готовым. Оно кончается на «ц» Виват, Мосдума, наша мать! Ликуют вуз, семья и школа. А нецензурною считать Давайте ругань про Лужкова. Я б запретил фамилий сто, Чтоб их не поминали сдуру... А нецензурно только то, Что не проходит сквозь цензуру. Губенко! Твой проект хорош. Пример тебя - другим наука. О жопе можно сколько хошь. О тех, кто вверг в нее, - ни звука. Два умных еврея - уже армия! *** СИКСТИНСКАЯ МАДОННА И РАБИНОВИЧ

За этим звучащим, как анекдот, заголовком — подлинная жизнь, удивительнейшим образом соединившая в себе мужество, трагедию, случай, благородство, талант. У человека, который прожил ее — юбилей, но его давно уже нет на свете. Почему мы так мало о нем знаем?
1 января нынешнего года исполнилось 100 лет со дня рождения талантливого художника и писателя Леонида Волынского (настоящее имя Леонид Наумович Рабинович). За несколько последних десятилетий его имя было основательно забыто. Будто и не было такого человека. Но вот, очевидно в связи с юбилеем, оно вновь промелькнуло и всплыло в памяти многих. Особенно тех, кому за… Миллионы человеческих жизней, человеческих судеб столкнулись, переплелись в мае 1945 года в Германии в последние дни войны. Но именно ему, младшему лейтенанту Рабиновичу, суждено было найти и спасти от уничтожения сокровища Дрезденской галереи, в том числе и «Сикстинскую мадонну» Рафаэля. А уже после войны написать об этом книгу «Семь дней».

Судьба: Спасение красноармейца Рабиновича
О, это особенная история! Вот что рассказывает внучка писателя Елена Костюкевич, уехавшая из Киева в возрасте 10 лет в Москву, и уже более 28 лет живущая в Италии:
– Дед заболел, когда мне было девять лет. Каждая подробность, которую он успел рассказать мне, впечатана в мою память. Осенью 1941 года ушедший добровольцем на фронт Леонид Рабинович, художник Киевского театра оперы и балета, попал в печально знаменитое окружение под Киевом, и в немецкий плен. Раздетый и разутый, дед стоял в шеренге отобранных для расстрела коммунистов и евреев. Перед обреченными прохаживался немецкий офицер…
…Я встретился с ним взглядом, – вспоминал дед – и здесь произошло то, чего не объяснишь никакими другими словами, кроме слова «судьба». Он спросил:
– А ты чего здесь стоишь?
Я молча пожал плечами. Он спросил:
– Комиссар?
Я качнул головой: «Нет». Это была правда. Вряд ли я стал бы лгать в ответ на следующий вопрос. Но больше он ничего не спросил. Видно, моя наружность никак не сходилась с его представлениями о тех, кому следовало умереть. На какую-то долю секунды все повисло на острие иглы; он повернулся к унтер-офицеру, сказал ему что-то – быстро, отрывисто, а затем крикнул мне:
– Weg! (Пошел прочь!) Лезешь куда не следует…
Что это было? Чудо? Да, но не только. Это было первое звено в цепи почти невероятных событий, о которых, наверное, так никогда и не узнал тот немецкий офицер. Да и мог ли он предположить, что спасенный им от безвестной братской могилы во рву пленный, носящий, наверное, самую еврейскую из всех фамилий – Рабинович, сын отца и матери, ставших пеплом Бабьего Яра, бежит из лагеря для военнопленных, сквозь все мыслимые и немыслимые мытарства пробьется к своим, чудом вывернется из проверочной мясорубки в «органах» Красной армии, вернется на фронт, дойдет до сметенного с лица земли авиацией союзников города Дрездена, и войдет в него не мстителем, а чтобы спасти от неминуемой гибели величайшее достояние немецкого народа — шедевры Дрезденской галереи… Вот такая получилась грандиозная в своей пронзительной простоте и ясности метафора о том, что никакое добро не бывает бессмысленным.
Как это было: Дрезденская эпопея
Май 1945 года. Прекрасный еще совсем недавно Дрезден лежит в сплошных руинах. Десятки тысяч погибших. Авиация англичан уничтожила Цвингер – музей-дворец, в котором экспонировались картины знаменитой Дрезденской галереи. Город занят войсками 5-й гвардейской армии, в составе которой существовал специальный батальон для поиска спрятанных культурных ценностей, вывезенных из оккупированных нацистами стран или хранившихся в музеях Германии. Группу, которой было поручено узнать хоть что-нибудь о судьбе сокровищ Дрезденской галереи, возглавил 32-летний младший лейтенант Леонид Рабинович. Ведь до войны он окончил Киевский художественный институт и к тому же свободно говорил по-немецки. Группа приступила к поиску сразу же.
Риторический вопрос: мог ли человек, попавший в центр всех этих невероятных событий, не рассказать о них другим людям? Так и стал ветеран великой войны, художник Леонид Рабинович писателем Леонидом Волынским. Он написал не одну книгу, но главная эта – «Семь дней», ведь она о главном деле его жизни.
Вот – первый день:
«Из-за поворота навстречу вырывается мотоциклист. Поравнявшись с нами, он резко снижает скорость и, махнув рукой, успевает крикнуть:
– Сикстины в Дрездене нет!
И уносится дальше, оглушительно треща, окутанный облаком рыжей кирпичной пыли.
Это капитан Орехов из штаба дивизии. Еще неделю назад, сидя на обочине дороги, мы с ним промеряли по карте расстояние до Дрездена, говорили о предстоящем большом наступлении и о том, что может произойти с Дрезденской галереей, если в городе завяжутся уличные бои…»
Армейская разведка на тот момент не имела никаких данных о местонахождении картин и скульптур. И вот поисковая группа, в состав которой также входили сержант Олег Кузнецов и шофер Захаров, в разбомбленном дворце: тщательно осматривают развалины, спускаются в подвалы, пытаются вникнуть в содержание разбросанных повсюду бумаг. Ничего. Картин в Цвингере нет, да и зацепиться в их поиске не за что.
Хорошо владея немецким, лейтенант Рабинович ищет контакты с местными жителями, но успехи незначительны, немцы не доверяют офицеру Красной армии. Но все же Леониду Наумовичу удается узнать о некой секретной операции под грифом «М», проводившейся в Дрездене в конце января 1945 года. Тогда все прилегающие к музею кварталы были оцеплены полицией, а из музеев по ночам что-то вывозилось. Леонид попытался разыскать свидетелей, сотрудников музея. Их нигде нет. И только хранительница Альбертиниума (собрание скульптур) после длительных расспросов предположила, что картины могли быть перевезены в здание Академии, стоящее над Эльбой.
Следующий этап – немедленно в обгоревшее здание Академии. Бойцы осматривают подвал, и вдруг свет фонарика падает на выделяющуюся свежей штукатуркой часть стены. Оперативно прибыли солдаты с инструментами, стена проломлена. Поисковая группа входит в пролом, и о чудо! – слабый луч фонарика выхватывает из тьмы фрагмент мраморной скульптуры. Вот еще скульптура, еще и еще… Здесь же группа обнаружила шесть ящиков с толом и детонаторами. провода от них выведены наружу. Взрывчатку немедленно обезвредили.
Первый итог: спасена коллекция скульптур Альбертиниума, но картины не найдены. В углу стоит неприметный шкаф-секретер. В нем-то и оказалась картотека сокровищ Дрезденской галереи, и в ней, среди документов Рабинович находит сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Леонид Наумович в воспоминаниях рассказывал так: «Разворачиваю. Так называемая немая карта – такие нам раздавали когда-то в школе на уроках географии. В центре Дрезден. Извилистая линия Эльбы. И десятки пометок – буквы, точки, значки».
Это знак: поиск идет в правильном направлении. Офицер совмещает «немую» находку с военной картой. Остается только понять смысл обозначений «PL» и «Т». Зато понятно где это: при совмещении карт получилось, что место, обозначенное буквами «PL», находится в 10 км от города Мариенберг, а место, обозначенное буквой «T», – в 30 км к югу от Дрездена.
На календаре – 9 мая 1945 года. Группа выезжает на место, а там – чистое поле, не за что зацепиться взгляду. Бойцов охватывает сомнение: там ли ищем?! Но вот на горизонте виднеется какая-то рощица. Что там? Дорога, круто спускаясь вниз, приводит к старой каменоломне. Вход завален камнем и блоками. Надо взрывать завал, иначе не пробьешься. …Когда пыль осела, впереди стал виден вход в туннель (вот что обозначала буква «Т»!) и стоящий в туннеле на рельсах товарный вагон… Он был доверху забит картинами Рембрандта, Джорджоне, Рубенса… Здесь же плоский ящик размером метра 3 х 4. Что в нем? Леонид боялся поверить догадке.
Ящик бережно перенесли в кузов грузовика и медленно, осторожно, оберегая драгоценный груз от малейшей тряски, привезли в батальон. Вскрыли цейсовские замки ящика. Все подтвердилось! Из ящика на своих спасителей глядела «Сикстинская мадонна»…
Потом, между селами Покау («Р») и Ленгенфельд («L») поисковая группа нашла заброшенную, полузатопленную известняковую шахту, в ней погибали от грибка и влаги около 350 картин. В том числе всемирно знаменитые – «Автопортрет с Саскией» Рембрандта, «Святая Инесса» Риберы, «Спящая Венера» Джорджоне, прославленный «Динарий кесаря» Тициана… Известковая вода уже частично повредила полотна. Их срочно вывезли в Москву и Ленинград для реставрации, но в течении многих лет практически не упоминалось о том, что 478 картин, произведения Рубенса, Лукаса Кранаха Старшего, Лукаса Кранаха Младшего, попали на реставрацию в Киев. В 1955 году ВСЕ сокровища Дрезденской галереи были возвращены в Германию.

После войны: Киев ничего не помнит…
Он вернулся с Победой в родной Киев. Отец и мать лежали в Бабьем яру… Жена и дочь чудом спаслись, сумев эвакуироваться в последний момент. Писатель Леонид Волынский написал не так уж мало, но прожил после войны всего 24 года… Эти 20-25 послевоенных лет были особенные для Киева.
Внучка писателя Елена Костюкевич – переводчица с итальянского произведений Умберто Эко. Она преподает в Миланском университете, а осенью прошлого 2012 года принимала участие в работе Львовского форума книгоиздателей. Елена Костюкевич многое знает и помнит о своем деде: «Он умел спроектировать красоту (дизайнер Божьей милостью) и создать мелкие чудеса своими руками, буквально из никаких материалов (из пробки шампанского… из ореха). У него был ни с чем не сравнимый, никогда более мне в жизни не встретившийся художественный вкус. Изящество. Благородство. Больше всего на свете, кроме жены, он любил искусство. Из его друзей — а среди них были Виктор Некрасов, Давид Самойлов, Семен Лунгин, Зоя Богуславская, архитектор Авраам Милецкий и многие другие — сегодня в живых остались единицы, перечтешь по пальцам. Киев в шестидесятые годы воспринимался моей семьей как сосредоточие давления цензурного, кагебэшного вмешательства в личную, интеллектуальную и душевную жизнь человека. Мой дед и его близкий друг Виктор Платонович Некрасов, с которым они каждый вечер общались, и я это могла наблюдать, – они говорили только о том, когда же, наконец, в Москву… Там, конечно, та же советская власть, но она не такая. Это объясняли так: когда в Москве «стригут ногти» – в Киеве «рубят пальцы». Дед упивался чужими культурами, написал очерки о Грузии и Армении, книгу о старой русской архитектуре, о Кижах и Валааме, а за границу его выпустили всего один раз, незадолго до смерти – в Болгарию, и он написал очень талантливые фрагменты «Болгарские записные книжки». Он диктовал их бабушке и маме уже прикованный к постели, а я, ребенок, нажимала на крупные кнопки скрипучего портативного магнитофона «Весна».
Писатель одним из первых честно рассказал о трагедии советских военнопленных. Эти события осени 41-го, которые были частью его судьбы, описаны Волынским в повести «Сквозь ночь». Его друг, также фронтовик Виктор Некрасов, назвал ее лучшим, что есть на эту тему в советской литературе. Помимо взаимной человеческой симпатии, возникшей вопреки, а может и благодаря различию характеров этих людей, их объединяли общие творческие интересы, сходные увлечения. Оба на основе опыта личного участия в Великой Отечественной войне создали о ней сильные произведения.
Оба обращались к любимому жанру путевых очерков, жанру, который по цензурным причинам в советское время увядал. Оба обогащали этот жанр серьезной и тонкой интерпретацией истории и культуры разных народов. «Он был моим первым читателем, а я его… Он не мог без работы. Он задыхался без нее. Или ездить, смотреть, знакомиться с людьми — или писать», — сказал о своем рано ушедшем из жизни друге Некрасов в небольшой статье-некрологе, предварившей посмертно напечатанные в «Новом мире» «Болгарские записные книжки» Волынского.

ИЗ НАШЕГО ДОСЬЕ:

В 2012 году «Сикстинская мадонна» отметила 500-летие
«Сикстинская Мадонна» появилась на свет в 1512 году в Пьяченце, где Рафаэль работал над алтарем капеллы монастыря святого Сикста, и оставалась там более двухсот лет, пока саксонский курфюрст Август III не выкупил ее за баснословные по тем временам 20 тысяч цехинов. Как ни противились разлуке с Мадонной в Италии, вмешательство тогдашнего Римского Папы завершило сделку, и картина переехала в Германию. Этому историческому моменту посвящена пастель художника XIX века Адольфа фон Менцеля, изображающая явление «Сикстинской Мадонны» двору курфюрста. Согласно легенде, Август III не только вышел встретить картину, но собственноручно отодвинул в сторону свое кресло, воскликнув: «Освободите место для великого Рафаэля!»
А Леонид Наумович Рабинович-Волынский родился 19 декабря 1912 года (по новому стилю 1 января 1913 года) в Одессе. Большую часть жизни Леонид Волынский прожил в Киеве. До войны окончил Киевский Художественный институт и затем работал в Киевском театре оперы и балета художником декоратором. После войны стал писателем. Книга «Семь дней» выдержала три издания (1958,1960,1971). По ней в1960 году в ГДР был снят фильм.
Кроме этого Леонидом Волынским было создано несколько книг, жанр которых можно определить как «популярная литература об искусстве». Это «Лицо времени» — о русских художниках-передвижниках; «Зеленое дерево жизни» — о французских импрессионистах (тема в конце 50-х еще полузапретная); «Дом на солнцепеке» — о Винсенте Ван Гоге.
***
Леонид Наумович Волынский скончался 28 августа 1969 года. В адресном справочнике «Союз писателей СССР» по данным на 1 ноября 1965 указано, что Волынский (Рабинович) Леонид Наумович жил тогда в городе Киеве, по улице Шота Руставели ( Малая Васильковская), дом 23, квартира 12. Видимо, сведения о нем содержат и биографические справочники Союза писателей Украины, вышедшие в 1960, 1966 и 1970 годах. Но, ни в сводном библиографическом пособии «Писатели Советской Украины. 1917—1987» (Киев, 1988), ни в первом томе «Украинской литературной энциклопедии» (Киев, 1988) Леонида Наумовича Волынского нет. Нет и мемориальной доски на доме, в котором он жил. Почему? У Киева, у Украины так много людей, кто достоин памяти в масштабах человечества?

Елена Кузьменко,

***
Хайме Соломонович Сутин - Гений из Смиловичей.

Еврейский художник, представитель французской школы, снова незаслуженно забыт на Родине…

Родился 13 января 1893, в Смиловичах, Минской губернии Российской империи — умер 9 августа 1943, в Париже, Франция

Своё детство провёл  в бедной еврейской семье. В далёком, 1913 уехал во Францию. Далее позиционировался как французский художник, не смотря на то, что везде представлялся русским.

 На его творчество оказал большое влияние ещё один наш соотечественник – Марк Шагал, с которым он познакомился в Париже. Из современников больше всего ценил Курбе и Сезанна.

Его имя стоит в одном ряду с такими именами, как Пикассо, Модильяни, Шагал. Один из основателей Парижской школы.

Париж того времени оказывает неизгладимые впечатления на молодого художника. Картины мастера блистают самобытностью и глубиной.

За свою недолгую жизнь, был признан, как в Париже, так и во всём мире и… забыт на исторической Родине.

Для Советской империи такие как Сутин, Шагал  и многие, многие другие, были чужими, не вписывающимися в идеологию социализма, элементами, воспоминания о которых были стёрты из памяти не одного поколения на долгие годы.

История – наука серьёзная не терпящая искажения, всегда расставляющая Всё и Вся на свои места…

Натюрморт с лимонами 1916 

Женщина в красном 1922

 Красные гладиолусы 1910

Обнажённая 1933

Женский профиль 1937 

Возвращение из школы 1937

 Девочка на изгороди 1942

Натюрморт с рыбой 1916

Женский портрет 1922

Русская (портрет женщины)1917

 Автопортрет у мольберта 1918

Портрет Хаима Сутима сидящего за столом 1917

Туша 1925 

Кондитер

Грум 1928

***
…Я поведу тебя в музей…

 

       Субботний сентябрьский дождливый и не совсем тёплый день. Самое время подумать о красивом и вечном – об искусстве.

Такое событие, как выставка Nikasa Safronova, для славного города Витебска – событие неординарное. К творчеству этого современного автора, отношение разное: - от авантюры до скандала. Чтобы оценить – нужно увидеть и понять. Пытаюсь…

Билеты, по европейским стандартам, не дорогие: - 70000 Br.rub (около 8$). Историческое здание Художественного музея, находящегося в центре города, сразу располагает к общению с прекрасным. Кованая лестница ведёт на третий этаж, где собственно и расположена экспозиция. Перед входом в первый зал, на мониторе телевизора рекламный ролик художника, краткий экскурс знакомств с сильными мира сего.

Наиболее ярко и доступно, представлено творчество мастера в печатной продукции – открытки, календари, магниты, репродукции и т.п.  

Всё это «счастье» можно беспрепятственно приобрести в собственность за малую толику семейного бюджета: от 1 до 200$. Коммерческая составляющая, наряду с творчеством, имеет место присутствовать. Не хлебом единым…, так сказать.

В зале встречает добродушная сотрудница музея, «по секрету» сообщая, что фотосъёмка не запрещена. Удивляет и настораживает! Обычно художники такого уровня строго блюдут конфиденциальность.

Приступаю к осмотру. Картины знакомы и впечатляют… если бы не одно но!

- Казачок то, засланный!

Не обязательно быть экспертом Третьяковской галереи, чтобы определить:

- Копии! Причём не совсем высокого качества печати…

Чтобы остаться не предвзятым, следует отметить, что несколько оригиналов всё же присутствуют.

На выходе книга отзывов. Читаю:

- «Прекрасно», «Великолепно», «Восхитительно», «К чему обман…», «Позор, до чего опустились…»

 - Как говорится: - На вкус и цвет, товарища нет! – Золотая истина.

Мнение профессионалов, художников витебской школы живописи – однозначно подтверждает догадки.

Дело о клонах, легендарного коллектива «Ласковый май», живёт!

Аналогичные выставки проходят по Беларуси - в Гомеле, Бресте…

Вместе с тем, Nikas – это действительно величина, пусть и скандальная, в современном мире высокого искусства!

Впечатления получил, а осадочек – остался…

***                  
               Искусство спасёт мир! Нет, нет. Я не ошибся. Именно искусство обыкновенных и не совсем обыкновенных людей, которые окружают нас каждый день, которые желают видеть окружающий мир более совершенным и прекрасным.  Нам всего лишь нужно остановится и, оглядеться вокруг.

Наверняка, каждый из нас увидит то, что не замечал или не хотел замечать – а зря!

Архитектура – как зеркало прогресса и самовыражения любого человека.

Безусловно, каждый мечтает об индивидуальности, чтобы его жилище поражало и удивляло, было отличным от соседского. У многих это получалось и получается до сих пор…

Ну, и как Вам, Друзья? Чувство творчества и индивидуальности проснулось? Желание удивить и поразить ближнего не появилось? Если нет, то буду стараться, по мере возможности, это желание творчества разбудить!